Неточные совпадения
Бурмистр потупил голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем,
Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину
ответилаПроворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше — подождет!
«
Бог даст!» —
ответят бедные…
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я знаю. Что делать? Беды большой нет.
Бог милостив… благодарствуй… — говорил он, уже сам не зная, что говорит, и
отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на своей руке, и вышел из комнаты.
«Благословен
Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», смиренно и певуче
ответил старичок-священник, продолжая перебирать что-то на аналое. И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся, усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого клира.
«Послушайте, Максим Максимыч, —
отвечал он, — у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким,
Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение — только дело в том, что это так.
— Слава
богу, —
отвечал половой, кланяясь. — Вчера приехал поручик какой-то военный, занял шестнадцатый номер.
Собакевич
отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен
Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
— Вы бы прежде говорили, Михей Иваныч, —
отвечал Николай скороговоркой и с досадой, изо всех сил бросая какой-то узелок на дно брички. — Ей-богу, голова и так кругом идет, а тут еще вы с вашими щикатулками, — прибавил он, приподняв фуражку и утирая с загорелого лба крупные капли пота.
— А я понимаю, —
отвечала maman, — он мне рассказывал, что какой-то охотник нарочно на него пускал собак, так он и говорит: «Хотел, чтобы загрызли, но
бог не попустил», — и просит тебя, чтобы ты за это не наказывал его.
— А ей-богу, хотел повесить, —
отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
— Ей-богу, правда! —
отвечали из толпы Шлема и Шмуль в изодранных яломках, оба белые, как глина.
—
Бог простит, —
ответил Раскольников, и как только произнес это, мещанин поклонился ему, но уже не земно, а в пояс, медленно повернулся и вышел из комнаты. «Все о двух концах, теперь все о двух концах», — твердил Раскольников и более чем когда-нибудь бодро вышел из комнаты.
— Успокойтесь, маменька, —
отвечала Дуня, снимая с себя шляпку и мантильку, — нам сам
бог послал этого господина, хоть он и прямо с какой-то попойки. На него можно положиться, уверяю вас. И все, что он уже сделал для брата…
— Да, может, и бога-то совсем нет, — с каким-то даже злорадством
ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее.
— Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь
отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам все кажется, что у меня какие-то цели, а потому и глядите на меня подозрительно. Что ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
— Ну, ей-богу же, нет! — хохоча,
отвечал Свидригайлов, — а впрочем, не спорю, пусть и фанфарон; но ведь почему же и не пофанфаронить, когда оно безобидно.
— Все, слава
богу, тихо, —
отвечал казак, — только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды.
— «Очень благодарен, ваше благородие, —
отвечал он, поворачивая свою лошадь, — вечно за вас буду
бога молить».
Раздав сии повеления, Иван Кузмич нас распустил. Я вышел вместе со Швабриным, рассуждая о том, что мы слышали. «Как ты думаешь, чем это кончится?» — спросил я его. «
Бог знает, —
отвечал он, — посмотрим. Важного покамест еще ничего не вижу. Если же…» Тут он задумался и в рассеянии стал насвистывать французскую арию.
— Как я могу тебе в этом обещаться? —
отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь —
бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
—
Бога ты не боишься, разбойник! —
отвечал ему Савельич сердитым голосом. — Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища.
— И, матушка! —
отвечал Иван Игнатьич. —
Бог милостив: солдат у нас довольно, пороху много, пушку я вычистил. Авось дадим отпор Пугачеву. Господь не выдаст, свинья не съест!
— Сторона мне знакомая, —
отвечал дорожный, — слава
богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.
«Слава
богу, —
отвечал я слабым голосом.
Отколе
бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и
отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком — да мимо.
Зачем тебя
бог принес?» Я
отвечал, что ехал по своему делу и что люди его меня остановили.
«Как вам не стыдно было, — сказал я ему сердито, — доносить на нас коменданту после того, как дали мне слово того не делать!» — «Как
бог свят, я Ивану Кузмичу того не говорил, —
ответил он, — Василиса Егоровна выведала все от меня.
— Слава
богу, —
отвечал я, — все благополучно.
— Поздно рассуждать, —
отвечал я старику. — Я должен ехать, я не могу не ехать. Не тужи, Савельич:
бог милостив; авось увидимся! Смотри же, не совестись и не скупись. Покупай, что тебе будет нужно, хоть втридорога. Деньги эти я тебе дарю. Если через три дня я не ворочусь…
— Что ты,
Бог с тобой! Теперь гулять, —
отвечает она, — сыро, ножки простудишь; и страшно: в лесу теперь леший ходит, он уносит маленьких детей.
— А где он? —
отвечала жена. — Еще надо сыскать. Да погоди, что торопиться? Вот,
Бог даст, дождемся праздника, разговеемся, тогда и напишешь; еще не уйдет…
— Ох, грустно, голубушка! —
отвечает с тяжким вздохом гостья. — Прогневали мы Господа
Бога, окаянные. Не бывать добру.
—
Бог труды любит! —
отвечала она, не отводя глаз и рук от работы.
— Dieu sait! [
Бог его знает! (фр.)] —
отвечал другой, и все разошлись по местам. Но Обломов потерялся от этого ничтожного разговора.
— Да, ради
Бога! — доверчиво
ответила она, обрадованная, что часть цепей с нее снята.
Делали ли они себе вопрос: зачем дана жизнь?
Бог весть. И как
отвечали на него? Вероятно, никак: это казалось им очень просто и ясно.
—
Бог их знает, —
отвечала та, — гуляют где-нибудь, ведь они не говорят, куда идут.
На это Татьяна Марковна со вздохом
отвечала: «Не знаю, Иван Иванович! Обещать наверное боюсь, но и не отказываю: что
Бог даст! Как Вера!..»
И сам Яков только служил за столом, лениво обмахивал веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и не охотник был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле
ответит, как будто ему было
бог знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь лежал на душе, хотя ничего этого у него не было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен, пьет умеренно, то есть мертвецки не напивается, и не курит; притом он усерден к церкви.
— Самоубийство есть самый великий грех человеческий, —
ответил он, вздохнув, — но судья тут — един лишь Господь, ибо ему лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз, как услышишь о таковом грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя бы только воздохни о нем к
Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя молитва будет о нем.
— Не то что смерть этого старика, —
ответил он, — не одна смерть; есть и другое, что попало теперь в одну точку… Да благословит
Бог это мгновение и нашу жизнь, впредь и надолго! Милый мой, поговорим. Я все разбиваюсь, развлекаюсь, хочу говорить об одном, а ударяюсь в тысячу боковых подробностей. Это всегда бывает, когда сердце полно… Но поговорим; время пришло, а я давно влюблен в тебя, мальчик…
Я приставал к нему часто с религией, но тут туману было пуще всего. На вопрос: что мне делать в этом смысле? — он
отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в
Бога, мой милый».
— Ты-то безбожник? Нет, ты — не безбожник, — степенно
ответил старик, пристально посмотрев на него, — нет, слава
Богу! — покачал он головой, — ты — человек веселый.
«
Бог с ними!» —
отвечал я.
—
Бог знает, где лучше! —
отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
— В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда, бывало, целый день на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь
бог знает что: солнце-то словно пластырь! —
отвечал он с досадой.
— Тогда же, слава
Богу, помер, — коротко и злобно
ответила она, отворачивая от него взгляд.
— Да, вы можете надеяться… — сухо
ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но
богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
— Если вы не исправитесь, я не
отвечаю ни за что! — говорил Ляховский своему зятю. — Вы не цените сокровище, какое попало в ваши руки… Да!.. Я не хочу сказать этим, что вы дурной человек, но ради
бога никогда не забывайте, что ваша жена, как всякое редкое растение, не перенесет никакого насилия над собой.
— Оскар? О, это безнадежно глупый человек и больше ничего, —
отвечала Агриппина Филипьевна. — Представьте себе только: человек из Петербурга тащится на Урал, и зачем?.. Как бы вы думали? Приехал удить рыбу. Ну, скажите ради
бога, это ли не идиотство?